А. Северный  у  Р. Фукса 

                                                         “О Севере дальнем”

 

1. Иду по Невскому проспекту, ко мне подходит урка свой…

2. Вступление.- У меня в руках письмо. Один из моих незнакомых многочисленных друзей пишет мне: “Дорогой Аркадий Палыч! Пишет Вам ваш почитатель из города Воркута, который хотел бы передать привет вам от себя лично и от большой группы любителей вашего редкого таланта. Вы давно известны в нашем городе как собиратель и непревзойденный исполнитель народных песен определенного жанра. Скольким людям вы доставляете удовольствие вашими песнями! Сколько разбитых сердец, поломанных судеб в ваших песнях. Но мне и моим друзьям кажется, что вы плохо оправдываете свою гордую фамилию - Северный, тем, что мало поете песен о Севере дальнем. Все как-то вас больше тянет на юг, в Одессу-маму, к Ростову-папе поближе. Да о Воркуте-мачехе, вам и вспомнить-то не хочется. Мы, конечно, понимаем - воспоминания не из лучших, но, как говорится, из песни слова не выкинешь, как не вернуть тех лет, в которых “счастья не было, и нет”  - как выколото у меня на груди. Ваш друг, известный в прошлом - Костя-Капитан” Дорогой Костя! Постараюсь сегодня исправить свою ошибку. Специально для вас:

3. Ох, волюшка, добрая воля, как счастье мое далеко…

- Да. Беломорканал. Теперь о нем вспоминают, когда покупают пачку папирос за двадцать две копейки со смутной картинкой на этикетке. Это была первая ударная стройка в цепи многих последующих. Зеки строили, умирали, а результаты приписывались другим. Итак: тридцать третий год, питерские “Кресты”

4. Идут на Север срока огромные. Кого не спросишь - у всех Указ… (1947 - начало 1948 гг.)

- А что делать? Нужно было как-то жить…
<муж. голос> - А чего вдруг?
- Человек умудряется жить в любых условиях. Нужно было только уметь заставить его. И умели, и жили и даже любили. Ведь что такое человек? Он привыкает даже к петле - сначала подергается, а потом успокоится…

5. Споем, жиган, нам не гулять по бану… (переделка песни М. Исаковского “Прощальная” 1942 г.)

 - Где же, интересно, могла произойти эта встреча? Чтобы могла вспыхнуть любовь? Где-нибудь на вшивой мрачной пересылке? Или автор этих песен видел свою любимую один лишь только раз из окна своей камеры в крупную клетку, когда она среди таких же несчастных была на двухчасовой прогулке под бдительным оком ВОХРовца? Нам остается только гадать, но мы можем легко представить его сегодня стоящим у окна с решеткой…

6. Я сижу в одиночке и плюю в потолочек, перед Родиной честен, перед совестью чист…

- Да. Как мечталось им за крепкими засовами и за колючей проволокой над стенами лагерей, что когда-нибудь, останется позади Воркута, и можно будет спеть своим друзьям…
<муж. голос> - На Воркуте…
7. На Воркуте пришлося мне, прожить не год, не полтора, не два…

- А щас я вам сыграю песню… Когда я сидел, в сто сорок седьмом… этом… лагере я встретил своего теперешнего импресарио. И он меня очень просит, чтоб я ему это дело все приделал. Так вот щас я ему играю.
8. Шлю тебе, Тамара синеглазая, (ему уже щас сорок восемь лет, он уже персональный пенсионер) может быть последнее письмо...

- Что это за ордена на блатной груди, которыми собирается похвалиться герой этой песни? Это своеобразные знаки отличия, которыми воровской сход награждал наиболее отличившихся. Они накалывались на грудь в виде татуировок, изображали различного вида кресты и цепи к ним. Обладатели некоторых видов наколок могли пользоваться неограниченной властью на воровских зонах. Их приказы выполнялись беспрекословно, их называли “королями зон”, или по фене “маза”. Быть королем - значит держать мазу. Это мог быть, как тогда говорили, наиболее авторитетный вор в законе, которого его товарищи по ремеслу не могли упрекнуть ни в чем. Он, как правило, занимал лучшее помещение, был окружен личной гвардией из наиболее уважаемых и грозных воров. Ни о какой работе с его стороны не могло быть и речи. Ибо ворам работать было вообще запрещено… их закон, а ему и его гвардии даже думать об этом не полагалось. Он должен был вери… вершить суд, расправу и взимать дань со всех работающих в лесоповале или на каменном карьере мужиков и сук во всех их видах и разновидностях. А еще есть, ребята, разновидность такая - крысятники, блядь, гоп-стопошники… Я их маму мотал на кулак. Ах! Как было очень много всех оттенков и мастей. Один назывался, чего стоит, “красные шапочки”, ”волки”, “черти”, “ломом подпоясанный” и так далее… Те же, что хотели обособляться, называли себя гордо “я один на льдине”, что значило, что он вне касты. Время от времени, администрация, пытаясь, навести на зонах хоть какой-нибудь порядок, открывала всякого рода штрафные изоляторы, так называемые, БУРы, где пытались создать тюрьму в тюрьме, то есть место с такими условиями жизни, вынести которых человеку было очень тяжело. Именно об этом поется в следующей песне.
9. То не ветер в полумраке тонет, то не плачет об убитом мать…
- Без текста…

10. Хмурый вечер скулит за окошком, вьюга бродит всю ночь у дверей…

- Маши ручкой-то…
<жен. голос> - Поют гитары вам…

11. Поют гитары вам, и вам поет баян, что я вернусь к тебе, таким как был…

- Ребята, щас я вам приделаю песню по образу “Кирпичиков”, называется “Пролетарочка”

12. Как на фабричке была парочка - Сенька слесарь, рабочий простой… (переделка песни “Кирпичики”*)

- Вот, импресарио, ты еще не знаешь как…

13. Ох ты, речка, речка Бирюса, ломая лед, шумит, поет на голоса… (ориг. текст Л. Ошанина, муз. Э. Колмановского “Бирюсинка” 1962 г.)

  +  Под деревьями у моря, там, где чаек слышен крик… (подряд)

  +  Эй, мать моя давай рыдать, давай думать и гадать… (подряд)

 

 Время  1 час  00 минут  54 секунды

 

* Слова П. Герман, музыкальная обработка В. Кручинина, оргигнальный музыкальный вальс С. Бейлезона  “Две собачки” из постановки

В. Мейерхольда “Лес” по пьесе А. Островского, 19 января 1924 г. Первое исполнение К. Шульженко г. Петрозаводск 1925 г.

 

 

 

Посмотреть трек-лист концерта

 

Тематический Каталог       Хронологический каталог